![[object Object],[object Object]](https://cdn.sanity.io/images/tsza235h/production/e0c8a12b675517daeb6d1962fa31f536d0ba6b12-1600x1068.jpg?rect=0%2C84%2C1600%2C900&w=3840&h=2160&fit=max&auto=format)
Арктика как МакГаффин
Кто и как делит арктические ресурсы после ухода крупных инвесторов
Арктика могла стать идеальным полем для инфраструктурной дипломатии России и США, но этому мешают санкции и отсутствие взаимного доверия. Перезапустить сотрудничество двух стран в регионе могла бы климатическая повестка, но государства разделяют скепсис в отношении защиты окружающей среды.
Возвращение Дональда Трампа в Белый дом открыло дорогу переговорам с Россией. Предыдущие годы стороны исключали такую возможность, а власти России активно винили «западных партнеров» в разрыве экономических и прочих связей из-за войны в Украине и призывали мыслить «прагматично». С самого начала предполагалось, что переговоры с США будут затрагивать не столько политические вопросы, сколько упущенные возможности экономического партнерства из-за текущих политических разногласий. Иначе говоря, нужно было обсуждать будущее экономическое процветание обеих стран и быстрее заключать сделку, а войну в Украине предлагалось прекратить, но этого сделать пока не удалось.
После нескольких месяцев переговорного процесса общественность все еще пребывает в неведении, о чем же говорили делегации и руководители стран. Экспертное сообщество гадает, обсуждая потенциальные энергетические проекты, разработку месторождений, возвращение американского бизнеса в Россию, использование российских ледоколов на Аляске, снятие санкций и т.д. — известно лишь, что среди прочего обсуждение затрагивает Арктику, которая становится своего рода МакГаффином. Обычно этим термином в теории кино обозначают предмет, идею, событие — нечто, что запускает интригу и сюжет, следить за которыми порой интереснее, чем узнать, что же это нечто из себя представляет.
Арктика как идеальное пространство для инфраструктурной дипломатии
Идея российско-американской сделки в Арктике удачно вписывается в то, что сегодня называется инфраструктурной дипломатией, с помощью которой страны с амбициями сверхдержав поддерживают и реализуют масштабные проекты развития в других странах в обмен на что-то ещё: например, на политическую поддержку и лояльность, участие в политических союзах и интеграцию. Инфраструктурная дипломатия, к которой обращаются не только США, но и, например, Китай и Россия, асимметрична: одним нужны деньги и ресурсы, а другим — признание господства или гарантии безопасности и, как следствие, экономические и политические зависимости.
Флагманские инфраструктурные инициативы государств выступают в качестве элемента дипломатической игры, их используют для формирования геополитических альянсов и укрепления международного влияния. Они служат региональной интеграции и расширению политического присутствия мировых держав. Важно, что инфраструктурная дипломатия помимо собственно дипломатии предполагает и экономический смысл. Например, инициатива Китая «Один пояс — один путь» или международные сделки Росатома выгодны также и с экономической точки зрения.
С 2022 года Россия использует атомную энергетику в качестве инструмента инфраструктурной дипломатии: строя АЭС в десятках стран мира, Россия навязывает им зависимость от своих ресурсов и технологий, а также крупные кредиты.
Арктика, как оказалось, является идеальным пространством для инфраструктурной дипломатии. Регион, богатый на ресурсы, разделён между странами с разной степенью развитости инфраструктуры.
Россия, например, делает ставку на ресурсы региона и связывает свое будущее с тем, насколько ей удастся удержать суверенный контроль над этой территорией. Как следствие, российское государство нуждается в людях и инфраструктуре, которая позволила бы ему эксплуатировать ресурсы.
Помимо решения проблемы инфраструктурного дефицита, Россия одновременно стремится развивать зависимость от своей инфраструктуры у партнёров. Открывая советскую Арктику иностранным судам, Михаил Горбачёв в конце 1980-х в Мурманских инициативах настаивал на «советской ледокольной проводке» — у других стран не было таких возможностей. Нечто подобное мы наблюдаем и сейчас: государство хочет сделать свою часть Арктики обязательным элементом глобальной транспортной и энергетической инфраструктуры и тем самым поставить в зависимость от неё весь мир (или его значительную часть), а дальше уже вовсю использовать инфраструктурную дипломатию для решения своих задач. Это осознают и другие крупные игроки, в том числе Китай, Индия, европейские страны и, конечно, США, которые открыто утверждают, что не-арктическим странам, прежде всего Китаю, не место в Арктике.
О первостепенности инфраструктурной дипломатии непосредственно говорят первые контакты в Саудовской Аравии в феврале 2025 года. Тогда представители делегации США во главе с госсекретарём Марко Рубио встречались с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым и главой Российского фонда прямых инвестиций (РФПИ) Кириллом Дмитриевым для обсуждения «возможного сотрудничества по энергетическим проектам в Арктике». Bloomberg сообщал, что США рассматривают возможные проекты в области разведки энергоносителей.
Кроме Дмитриева, ключевого спикера по экономическим аспектам переговоров, о заинтересованности в инфраструктурном сотрудничестве в Арктике неоднократно заявлял и Путин. Например, в марте 2025 года на выступлении в Мурманске он сказал, что, хотя Россия намерена «защищать национальные интересы» на Крайнем Севере и обеспокоена намерениями НАТО в регионе, она открыта к экономическому сотрудничеству с США и обе страны могли бы вместе работать над разработкой природных ресурсов арктического региона, что способствовало бы быстрому сближению.
А в августе 2025-го перед саммитом на Аляске уже его помощник Юрий Ушаков заявил, что «экономические интересы наших стран пересекаются на Аляске и в Арктике и есть перспективы реализации масштабных и взаимовыгодных проектов». После саммита Путин снова подтвердил, что обсуждает с американскими партнёрами возможность совместной работы в области добычи полезных ископаемых как в арктической зоне России, так и на Аляске.
Особенностью «инфраструктурной дипломатии», которой заняты США и Россия, является то, что она полностью исключает экологические и гуманитарные аспекты, в том числе права коренных народов.
Исследователи отмечают, что в случае инфраструктурной дипломатии неформальные межгосударственные сигналы предшествуют установлению межкорпоративных отношений.
Эффективность инфраструктурной дипломатии зависит не только от самих государств — важную роль играет доверие, которое формируется между различными стейкхолдерами на основе в том числе и прошлого опыта. И вот здесь России и США есть о чём вспомнить. Более 10 лет назад американская компания ExxonMobil и «Роснефть» попытались совместно запустить проекты по освоению арктического шельфа в Карском море.
«… обречённые на союз на многие-многие десятилетия …»: ExxonMobil в российской Арктике
В апреле 2012 года на презентации амбициозного сотрудничества российских и американских нефтяников перед международными инвесторами в Нью-Йорке Эдуард Худайнатов, руководивший «Роснефтью» в те годы, отвечая на вопрос о возможном срыве сделки, сказал: «Если ExxonMobil захочет выйти, то уйдёт по плану и схеме, которые записаны. Но мы обречены на союз на многие-многие десятилетия». Окончательное инвестиционное решение должно было быть принято в 2016–2017 годах, но сотрудничество не прошло проверку на геополитические риски.
Освоение арктического шельфа было и остаётся сложным и дорогостоящим предприятием. Суровые погодные условия в Арктике, отсутствие технологий и опыта и восстановление государственного контроля над добычей ресурсов задавали тон будущему партнёрству.
К 2011 году «Роснефть» заполучила лицензии на участки в Карском море и планировала привлечь зарубежных партнёров для геологической разведки.
Изначально, в январе 2011 года, речь шла о BP, вместе с которой «Роснефть» планировала добывать ресурсы на юге Карского моря, однако тогда российские акционеры ТНК-BP через Высокий суд Лондона заблокировали сделку.
Уже к августу 2011 года «Роснефть» достаточно быстро переключились на другого партнёра — ExxonMobil, с которой она в итоге и подписала стратегическое соглашение о совместной работе по освоению месторождений. К тому времени ExxonMobil уже почти 15 лет работали с «Роснефтью» в нефтегазовом проекте «Сахалин-1», поэтому новое партнёрство старых друзей обещало большое будущее.
Для ExxonMobil «Роснефть» была удобным партнёром для получения доступа к шельфовым ресурсам. «Роснефть» в среднем платила меньше налогов, чем другие предприятия отрасли, обладала достаточно существенными лоббистскими возможностями и всячески пользовалась своим привилегированным положением. За 4 года, предшествовавших сделке, «Роснефть» увеличила количество лицензий на 64% (для сравнения: ТНК-BP — на 17%, а «Лукойл» — на 2%).
В свою очередь с помощью ExxonMobil «Роснефть» могла выполнить лицензионные обязательства, связанные с геологоразведкой, и дать старт её международной экспансии.
Как сообщали СМИ, Путин, занимавший тогда должность председателя правительства, оценивал прямые инвестиции в этот проект в 200–300 млрд долларов США, а общий эффект — в 500 млрд долларов, если учитывать развитие необходимой инфраструктуры. В геологоразведку ExxonMobil планировали инвестировать 3,2 млрд долларов, в том числе в Карском море на участках, лицензированных за «Роснефтью»: Восточно-Приновоземельские-1, -2, -3. По оценкам нефтяной компании, запасы ресурсов новой провинции должны превышать объёмы Мексиканского залива. Будучи вице-премьером, Сечин заявлял, что для освоения месторождений в Карском море потребуется «минимум 10 платформ, каждая стоимостью в 15 миллиардов долларов». Строить их планировали на российских мощностях, но до этого не дошло.
Соглашение впоследствии расширилось и на другие лицензионные участки в российских арктических водах. «Роснефть», в свою очередь, смогла получить пропорциональные аналогичные доли в североамериканских проектах американского партнёра в США (в том числе на Аляске) и Канаде.
В рамках сотрудничества в Санкт-Петербурге был открыт действующий до сих пор Арктический научно-проектный центр шельфовых разработок — одна из многих структур, которая способствовала передаче технологий ExxonMobil.
Работа в рамках соглашения завершилась вместе с введением санкций США и ЕС в 2014 году, которые запрещали долгосрочное финансирование и оказание услуг по разведке и освоению месторождений на арктическом шельфе. Exxon закрыли проекты с «Роснефтью» и оценили свои убытки в 1 млрд долларов США (на конец 2014 года). Окончательный разрыв был заявлен в 2018 году, а единственным значимым результатом за всё время стало самое северное месторождение нефти в мире, открытое в 2014 году и названное «Победой». Сечин назвал открытие этого месторождения общей победой американских партнёров и «Роснефти».
Спустя более чем 10 лет с завершения активных разведывательных работ с участием Exxon новостей о дальнейшей разработке нет. В сентябре 2025 года в Exxon сообщили, что планы возвращаться в Россию у компании отсутствуют.
Кроме Exxon в российской Арктике успели поработать и нефтесервисные компании из США. Baker и Halliburton передали после начала вторжения в Украину свои российские активы менеджменту, а Weatherford и SLB продолжили работу, адаптируясь под санкции.
Международные санкции оказали ключевое влияние на перспективы сотрудничества в области добычи ресурсов, и возможности инфраструктурной дипломатии оказались предельно ограничены.
Этот опыт неизбежно сказывается на любых подобных будущих инициативах: прежде чем инвестировать в российскую Арктику и о чём-то договариваться, партнёры будут иметь в виду и такие сценарии, особенно после 2022 года, когда зарубежным компаниям пришлось соглашаться с большими потерями.
Вряд ли кто-то из текущего российского руководства сможет дать гарантию невозможности повторения событий 2014 и 2022 годов.
Впрочем, в нынешней перспективе сигналом к новым возможностям может стать ослабление или снятие санкций со стороны США (на наш взгляд, всё менее вероятное). Но и в таком случае подобная сделка потребует от российской стороны крупных ответных уступок (например, доступ к Северному морскому пути для транспортировки американского СПГ в Европу в обмен на технологии и помощь в освоении новых месторождений). Однако учитывая, что сегодня Арктика куда более секьюритизированный регион, чем 15 лет назад, она всё чаще рассматривается как пространство, важное с точки зрения обороны и безопасности.
Эти уступки могут быть несоизмеримы, так как в перспективе они могут привести к утрате суверенного контроля над регионом или же восприниматься таким образом руководством и лицами, ответственными за секьюритизацию Арктики. В середине августа 2025-го, перед встречей на Аляске, государство РФ выставило американцам собственные условия для их потенциального возвращения в российскую Арктику. Среди них — требование к компаниям, чтобы они содействовали отмене политических и экономических санкций. Получается, что те же проекты с Exxon планируется использоваться как рычаг давления по внешнеполитическим вопросам. И это может касаться любого будущего партнёрства.
США могут быть в принципе заинтересованы не только в восстановлении партнёрства в энергетике, но и в открытии новых направлений совместной работы.
В переговорах США и России часто публично звучит тема разработки месторождений редкоземельных металлов, расположенных в том числе на территории российской Арктики. В перспективе это ослабило бы зависимость США от Китая и сблизило США с Россией.
Редкоземельные металлы: заявления и реальность
В январе этого года глава РФПИ Кирилл Дмитриев сообщал об изучении возможностей для партнёрства с Китаем и другими членами БРИКС в области добычи редкоземельных металлов (РЗМ) и о том, что видит в этой сфере широкие инвестиционные возможности. Тогда же Трамп настаивал на так называемой «редкоземельной сделке» с Украиной о предоставлении США преференциальных прав на украинские редкоземельные ресурсы в обмен на поддержку украинской армии. Владимир Путин в ответ на вопрос об этой сделке заявил, что Россия открыта для сотрудничества с американским государством и частными компаниями, а российские ресурсы, в том числе РЗМ, значительно больше украинских, и упомянул разработку недр оккупированных украинских территорий. Пресс-секретарь Путина Песков также утверждал, что американцам необходимы РЗМ, а у России их много, и это открывает широкие перспективы для сотрудничества.
На данный момент до 90% мирового рынка РЗМ контролирует Китай, и от его экспорта зависит до 80% американского высокотехнологичного производства. Попытка противостоять монополии Китая на рынке объясняет интерес США к редкоземельным металлам. По мнению Путина, редкоземельные металлы в России могут быть извлечены и эффективно использованы «по мере развития технологий», а система учёта их запасов уже налажена. Слова Путина отчасти подтверждает экспертное сообщество. Представители Росатома, Роснедр, Минпромторга согласны с тем, что с минерально-сырьевой базой нет проблем: запасы РЗМ были разведаны ещё во времена СССР. По данным главы Роснедр Олега Казанова, в РФ разведано 28,5 млн тонн запасов редкоземельных металлов, при этом уровень потребления держится на уровне 10 тысяч тонн в год, а добычи — 2,5 тысячи тонн в год.
Получается, что Россия — один из мировых лидеров по запасам РЗМ, но аутсайдер по добыче и производству.
По сути, сейчас Россия не участвует в мировом производственном цикле, в котором используются редкоземельные металлы. Эти металлы мало добыть, их необходимо направить в соответствующие сложные производственные цепочки, в результате которых они станут частью высокотехнологичного производства, в том числе и в ВПК. Эти цепочки в России не налажены. В этой ситуации проще импортировать готовую продукцию, а импортозамещение становится невозможным.
При этом добыча РЗМ, запасы которых в России сосредоточены в Арктике (единственное действующее месторождение — в Мурманской области), невыгодна из-за условий региона. Российские удалённые месторождения на территориях без инфраструктуры и работников не могут конкурировать с китайскими: расположение удорожает проект на 30–40%. В свою очередь, Китай систематически снижает цены на сырьё и регулирует субсидии в отрасль, чтобы повысить её конкурентоспособность.
По словам представителя Росатомнедр, рынок РЗМ никогда не работал как рынок совершенной конкуренции, а «сегодня РЗМ — это по факту инструмент геополитического давления»; проект имеет в основном политический смысл.
Поэтому остаётся только государственная воля, которая способна направить дополнительные ресурсы на развитие отрасли.
Альтернативой этому может быть международное партнёрство: Россия потенциально может воспользоваться стремлением США снизить свою зависимость от РЗМ китайского происхождения и предложить ресурсы и условия для построения отрасли практически с нуля.
Однако этот путь напоминает освоение арктического шельфа: условия не менее сложные, риски схожие, гарантий никаких, экономическая модель неустойчива. Инфраструктурной дипломатии просто негде развернуться: приглашать партнёров можно сколько угодно, вот только партнёрам придётся делать всё самостоятельно.
Климатическая повестка объединяет
Примеры сотрудничества из прошлого говорят о туманных перспективах настоящего. Во-первых, возможности инфраструктурной дипломатии ограничены санкциями, хотя нужно учитывать, что самой сутью арктической сделки может стать их отмена в обмен не только на прекращение войны, но и на доступ к арктическим ресурсам или привилегированное положение по сравнению, например, с Китаем. Во-вторых, сторонам всё равно придётся преодолевать сложное наследие в виде отсутствия взаимного доверия даже в тех вопросах, где и США, и Россия призывают «просто вести бизнес». И наконец, совсем фантастическими звучат слова Дмитриева о потенциальных российско-китайско-американских проектах в Арктике.
Однако помимо больших сделок остаётся сфера, в которой у обеих стран есть общий интерес, не ограниченный сроками президентства или актуальной политической программой, — это научные исследования климата и климатического кризиса, который, как показывают ежегодные данные, усугубляется.
Независимо от санкций и конкретных персон, занимающих тот или иной высокий пост, климат — то, что требует систематического внимания со стороны научного сообщества.
Отсутствие реальных приоритетов в области климата у двух стран на текущий момент не должно обесценивать значимость потенциального сотрудничества как на личном, так и на институциональном уровне, хотя сейчас и то, и другое затруднено из-за санкций, сокращения финансирования и снижения интенсивности обмена данными.
Озабоченность климатической повесткой — это то, что потенциально объединяет большое количество стейкхолдеров Арктики, поскольку касается как тех, кто ведёт хозяйственную деятельность в регионе или занят разворачиванием необходимой инфраструктуры, так и тех, для кого это родные земли.
Возможно, климатический кризис и есть тот самый отсутствующий МакГаффин, который должен перезапустить драму и нарратив о сотрудничестве взамен «инфраструктурной дипломатии».
Однако для этого и США, и Россия должны пересмотреть свои климатические приоритеты.
Фото обложки: Christopher Michel / Flickr
