![[object Object],[object Object]](https://cdn.sanity.io/images/tsza235h/production/1382730e078d47e5f1a85055a7251b91bbfc9cc4-1200x802.jpg?rect=0%2C64%2C1200%2C675&w=3840&h=2160&fit=max&auto=format)
Нашествие диких
Рассказываем, что не так с оленеводством — и куда уходят домашние олени в реальности и на бумаге.
С 2020 по 2024 год на развитие оленеводства в Якутии было выделено 5 миллиардов рублей. А в этом году из бюджета будет выделено более 1,3 миллиарда. Все эти радужные цифры сообщил на Четвертом съезде оленеводов глава Якутии Айсен Николаев. Тем не менее с оленеводством — исконным промыслом местных жителей — дела обстоят скверно. Олени болеют, пропадают, их съедают волки, а прошлой осенью в Оленёкский улус (район) вообще пришло стадо диких оленей и угнало больше полутора тысяч голов домашних. Почему это происходит и кто, как водится, виноват, разбирались «Такие дела» совместно с «Арктидой».
27 октября 2024 года в администрацию села Оленёк на северо-западе Республики Саха позвонили встревоженные оленеводы. Внезапно пришедшие с Таймыра дикие олени столкнулись со стадами домашних. Подобные случаи бывали еще с конца семидесятых, «дикари» создавали проблемы и с 2013 по 2015 год — но на сей раз все было серьезнее.
«Дикий олень как орда идет. Как, наверное, раньше монголы на Русь. Все на пути разносит», — рассказывает Анатолий Егоров, начальник районного управления сельского хозяйства.
Тысячи «дикарей» шли разноразмерными стадами, и домашние примыкали к ним. «Дикие и домашние олени близки по крови. Ближе, чем русские с белорусами», — считает директор Центральносибирского заповедника Павел Кочкарев. Олени ведь, как и пчелы, не знают, что они одомашнены. Человек научился их использовать, но не покорил. Они даже не сбежали, а просто перестали обращать внимание на людей и разбрелись с дикими собратьями на десятки километров вдоль реки Большая Куонамка.
Люди стреляли, разжигали костры, пригнали вертолет. В районе объявили режим чрезвычайной ситуации, охотников срочно возвращали из отпусков, но было поздно. Ушли 1698 домашних оленей — больше четверти всех стад Оленёкского района. Согласно документам МУП, до конца 2024 года удалось вернуть 255. Еще 217, которых пригнать обратно не получилось, застрелили — «пусть лучше на мясо пойдут, чем уйдут вообще».
Фактически удар был нанесен не только по оленеводству, но и по национальной идентичности эвенков, чья культура неразрывно связана с оленями. Анализ этой истории показывает, что беда была не случайна. Якутское оленеводство в системном кризисе, и виновны в нем не пришлые «дикари», а длительные социальные процессы, экологические проблемы и война с Украиной.
Оленёк
Оленёкский улус — самый большой в Республике Саха. Размерами он превосходит Польшу, живет же здесь всего 4,4 тысячи человек. 3,3 тысячи из них — в райцентре Оленёк и селе Харыялах, отделенном от него рекой.
Дорог в привычном понимании тут нет: в холода до ближайшего города добираются по зимнику, а летом — на вездеходе, который нерегулярно ходит с конца июня. Половина предприятий убыточна. В 2024 году 66% расходов улуса покрывались за счет внешних субсидий, а 17% — за счет выплат алмазодобытчиков. Церковь закрыта — батюшка уехал, да так пока и не вернулся. Впрочем, эвенки, которых здесь абсолютное большинство, обходятся и без него, отгоняя злых духов дымом.
И все же Оленёк — село по северным меркам благополучное. Здесь большая школа, сотовая связь, скоростной интернет. Деревянные бараки постепенно уступают место современным многоэтажкам на сваях — чтобы устоять на вечной мерзлоте. Скоропортящиеся товары тут, как и всюду на севере, дорогие: огурцы и помидоры стоят по 700 рублей за кило. Самый частый багаж, который перевозит местный самолет Ан-24 из Якутска, — стянутые скотчем три картонки с сотней яиц в каждой, их разрешают бесплатно провозить в ручной клади.
Зато оленина стоит 300–400 рублей за килограмм: охотники бьют дикого оленя. Домашние стада считаются племенными, оленей из них разрешено забивать лишь на нужды оленеводов.
Весной животные, как и их дикие предки, откочевывают в сопровождении пастухов на север, в тундру. Дорога непростая — оленеводы продираются сквозь снежные заносы, переплывают с оленями холодные реки, обороняют их от волков, а в последнее время — и от медведей. Каждое стадо, насчитывающее более тысячи голов, сопровождает бригада, состоящая из руководителя, семи-восьми пастухов и чумработницы — женщины на хозяйстве. Летом к ним, если удается договориться с промышленниками о вертолете, присоединяются школьники. Кочуя со старшими, подростки перенимают опыт, без которого стать оленеводом практически невозможно. Учатся они трудясь, а потому, так же как и взрослые, заключают контракты и получают зарплату.
Раньше эвенки скакали верхом на оленях и ночевали в чумах, теперь предпочитают вездеходную технику и палатки. На местах длительного выпаса строят корали (длинные изгороди) — так животные не разбегутся. Осенью олени возвращаются на юг и зимуют недалеко от поселков.
Предполагается, что со временем стада вырастут и тогда уже будут обеспечивать жителей мясом. Но пока эта перспектива сомнительна — по данным, полученным «Такими делами» от оленёкского управления сельского хозяйства, в 2010 году в улусе было 4,9 тысячи домашних оленей, в начале 2025-го — 5,2 тысячи, почти в четыре раза меньше, чем накануне распада СССР.
И это проблема не только Оленёкского улуса. Во всей Якутии поголовье домашних оленей с 1990 по 2015 год сократилось на 57%, а выросло только на 4%, невзирая на дотации. В 2025 году на поддержку оленеводства в республиканский бюджет заложено 1,34 миллиарда рублей, то есть свыше восьми тысяч на каждого оленя. Глава республики Айсен Николаев рассчитывает с помощью этих вложений удвоить к 2030 году сельскохозяйственное производство в арктических районах — но статистика пока не обнадеживает.
На гербе Оленёкского улуса изображен бегущий северный олень, на флаге — стилизованные оленьи рога. Несмотря на говорящую символику, угасание традиционного эвенкийского оленеводства на северо-западе Якутии началось с образования именно этого улуса в 1935 году. Кочующих по лесотундре оленеводов приучали к оседлой жизни в поселках, самых успешных раскулачивали, остальных сгоняли в колхозы, а их олени обобществлялись. Детей насильно свозили учиться в интернат.
Эта политика только усилилась в шестидесятые, когда Совет Министров РСФСР выпустил постановление о переводе всего коренного населения Крайнего Севера на оседлый образ жизни в течение двух-трех лет. В то время по тундре кочевало еще около семи тысяч семей.
«Отец вспоминал, что, когда они приезжали в поселок в меховых одеждах, педагоги на них смотрели как на дикарей, — рассказывает директор Оленёкского музея народов Севера Наталья Бенчик. — Потом эти дети вырастали и уезжали куда-то в центр…»
После распада СССР колхозы пришли в упадок, а самостоятельно разводить оленей эвенки уже разучились. Сейчас стада пасут немногие, в основном потомки оленеводческих династий, с детства привыкшие к такому труду. Занимаются они этим в сменивших колхозы муниципальных предприятиях, глубоко дотационных. В МУП «Оленёкский», самом крупном в улусе, трудится 51 оленевод. Получают они 63,3 тысячи рублей в месяц — чуть больше минимальной оплаты труда с северными надбавками. Куда доходнее, по словам местных, промышлять рыбалкой и охотой. Раньше охотники тоже использовали прирученных оленей, но уже давно перешли на снегоходы и квадроциклы.
«За оленями смотреть надо, а “Буран” поставил — он и будет стоять», — объясняет житель села Оленёк.
Снижение вовлеченности эвенков в оленеводство влияет на качество работы. Многие пастухи пьют, а заменить их некем. В 2023 и 2024 годах более 500 оленей погибало от волков. Столько же гибло по «прочим причинам» — в основном, по словам руководителя МУП «Оленёкский» Артема Винокурова, из-за травм. Эти туши просто списывались, «какая-то часть шла на нужды работников». Возникла парадоксальная ситуация: основу питания местных жителей по-прежнему составляет оленина, но ее предоставляют исключительно охотники. Стада же, не обеспечивая ни мяса, ни значимого прироста, получают дотации и кормят волков — по крайней мере на бумаге.
Другим следствием острой нехватки кадров стал вечный потенциальный конфликт интересов — немногочисленные специалисты переходят с предприятий в контролир
ующие органы и обратно, работники управления сельского хозяйства порой получают оплату за услуги и даже зарплату от МУП «Оленёкский». «Это необходимо было, работников нет», — комментирует Артем Винокуров ситуацию, когда сотрудник управления почти год трудился на полставки еще и в его предприятии.
Многие потомственные оленеводы отказались от традиционных промыслов и уезжают работать вахтовиками на сырьевые компании — так и доходнее, и не нужно мерзнуть долгой полярной ночью в палатке, сменившей привычный чум. С этими компаниями связаны и большие проблемы, и самые широкие возможности улуса.
Промышленники
В 2018 году компания «Алроса» торжественно открыла промышленную добычу алмазов Верхне-Мунского месторождения на юге Оленёкского улуса. Министр финансов РФ Антон Силуанов обещал президенту 800 рабочих мест для жителей улуса и заявил, что на месторождении каждый год будет добываться более двух миллионов карат. В районный бюджет компания обязалась перечислять 100 миллионов рублей ежегодно. Первый крупный алмаз ювелирного качества назвали в честь улуса — «Оленёкский». Другой камень, молочного цвета, три года спустя назвали «Александр Степанович Иванов», по имени бывшего главы улуса.
С 15 июня 2025 года работы на Верхне-Мунском месторождении и на месторождении Хара-Мас, расположенном в том же районе,приостановлены на неопределенный срок. Они были названы низкорентабельными, с совокупной добычей менее миллиона карат в год.
В Оленёкском улусе есть и нефть, одно из крупнейших в миреместорождений редкоземельных металлов, запасы золота. Однако добываются в основном алмазы. Крупное месторождение есть даже нареке Большой Куонамке, по которой разбрелись беглые олени.
Добыча алмазов уничтожает лесотундру и нарушает пути миграции оленей. Но недропользователи получают несопоставимую с оленеводством прибыль. Дивиденды, выплаченные ими с 2018 по 2024 год, в два с лишним раза превышают все остальные статьи доходов улуса.
«В 2018 году мы повысили зарплату оленеводам. Дивиденды были. Алмаз давал», — ностальгически вспоминает Анатолий Егоров.
Однако и этот источник постепенно истощается. Если за 2018–2019 годы дивиденды улуса составили 1,4 миллиарда рублей, то за 2023–2024 годы — всего 610 миллионов. Сперва разразился мировой алмазный кризис времен ковида, затем началась война. В апреле 2022 года «Алроса» попала в санкционные списки США. Это решение даже вызвало волну самоубийств среди огранщиков бриллиантов из индийского города Сурат, куда поступали российские алмазы.
В 2024 году Евросоюз и страны «Большой семерки», на которыеприходится 70% мирового розничного рынка бриллиантов, запретилиимпорт российских алмазов, в том числе обработанных в третьих странах. Чистая прибыль «Алросы» упала на 77%, компания резко сократила расходы, включая социальные.
«Бюджет района небольшой в этом году в связи с войной, — вздыхает Егоров. У него на столе среди вороха бумаг — прозрачная статуэтка оленя. Он машинально берет ее в руки и сосредоточенно разглядывает. — Раньше мы знали, что в сентябре будут дивиденды. А сейчас нет такого. Рассчитывать не на кого».
Одна из статей, на которые финансирования не нашлось, — оплата спутниковых данных с ошейников диких оленей. С помощью этих ошейников миграцию можно мониторить с любого компьютера, подключенного к интернету: на карте видно все — и где олени сейчас, и их маршрут в последние дни. По местной, ленооленёкской популяции, якутские биологи предоставляют оленеводам данные бесплатно. А на таймырских оленей, по словам директора Института биологических проблем криолитозоны Иннокентия Охлопкова, в 2024 году не хватилосредств — ведь этот проект с 2016 года поддерживала та же «Алроса», и его тоже коснулось сокращение расходов. Данные можно было приобрести у других поставщиков на коммерческой основе. Будь у оленеводов эти сведения в октябре 2024 года, катастрофы с «уводом» удалось бы избежать. Когда она все же произошла, мониторинг по трем ошейникам купили — до июня 2025 года. Потом опять будут экономить, надеяться на удачу или обращаться, как прежде, к экстрасенсу.
«Район не может оплатить все это», — сухо резюмирует Егоров.
Колоссальная диспропорция в доходах между промышленной разработкой недр и традиционными промыслами не только приводит к уходу оленеводов в вахтовики, но и переворачивает мировосприятие людей. Некоторые считают, что не дотации от промышленников нужны, чтобы поддержать малочисленный народ и его традиционный образ жизни, а наоборот — традиционный образ жизни нужен, чтобы получать дотации от промышленников.
«Мы стараемся, чтобы хоть какое-то оленеводство было, поскольку в будущем недропользователи все равно придут, — рассуждает Анатолий Егоров. — Район большой, ископаемых много. Не будь у нас оленей, они бы с нами даже не разговаривали. Вот хотя бы ради этого и держим стада».
Эвенки
«Для меня быть эвенком — это в первую очередь сохранение традиций. Отец родился в 1940 году, кочевал по тундре. У него другое мировосприятие было. А я уже оседлого образа жизни человек. Модельер по образованию, творческая личность. Киньте меня в тундру. Я что, там выживу? Но чтобы быть эвенком, наверное, надо все-таки быть кочевником. Пасти оленей».
Наталья Бенчик, высокая женщина средних лет с красивой пышной прической, — председатель районной ассоциации коренных малочисленных народов. Еще она руководит Оленёкским музеем народов Севера. У входа гостей встречают цитаты побывавших здесь знаменитостей. К примеру, Анатолий Чубайс посетил Оленёк в 2001 году, осмотрел дизельную электростанцию и заявил: «Базу нужно сносить, а не латать». Этим и вошел в историю села.
«Когда советская власть сюда пришла, в первую очередь приехали учителя, — рассказывает Наталья. — Они требовали, чтобы дети разговаривали на якутском или на русском. За эвенкийский даже наказывали. В итоге мы утеряли свой язык».
Эта ситуация типична для малочисленных народов, подобные истории рассказывают многие — от уральских хантов до ительменов Камчатки.
Хотя ассимиляция эвенков началась еще в царские времена, до восьмидесятых родной язык знало больше половины представителей этого народа. Затем спад резко усилился. К 2010 году в России эвенкийским владели 4,6 тысячи из 38 тысячи эвенков — главным образом старшего поколения. Теперь большинство носителей этого языка живут в Китае (по данным переписи 2020 года, там проживало больше 35 тысяч эвенков). В Оленёкском улусе эвенкийский язык полностью вытеснил якутский.
«Нас было в первом классе 18 детей, — вспоминает Наталья. — Когда учительница спросила, кто какой национальности, оказалось, что только пятеро эвенки. Остальные были записаны якутами. Потому что в то время к эвенкам относились как к нищебродам. А якут — это престижно».
Минимальное количество эвенков в Якутии зафиксировано в переписи 1970 года — чуть больше девяти тысяч. Дальше оно опять начало расти — благодаря улучшению условий жизни и качества учета. Рост ускорился с принятием на рубеже двухтысячных законов о поддержке коренных малочисленных народов Севера. Быть эвенком стало выгоднее, чем якутом, и это немедленно отразилось на статистике. К 2020 году их количество увеличилось до 24,3 тысячи. Однако язык не возродился. Более того, теперь уже якутский в улусе активно вытесняется русским. На нем еще проводят спектакли и праздники, но вряд ли это продлится долго.
«Школьники только на русском разговаривают», — констатирует Наталья.
Главная причина, по ее мнению, в «быстрой адаптации под современный мир» — с гаджетами, телефонами и интернетом, ведь на русском больше контента. Сказывается и изменение условий жизни. Наталья вспоминает, как во время поездки в город Нерюнгри заставляла четырехлетнего сына есть говядину, хлебать борщ — тот не хотел ничего, кроме оленины. Теперь же для него существует лишь русская культура. «Он якутского не понимает. На русском думает, на русском разговаривает. И даже удивляется, почему он так выглядит. Считает, что если он русскоязычный, то русский».
В дальней от входа комнате музея стоит макет-панорама «Перед боем на озере Ильмень» — сгоревший немецкий самолет и три десятка одинаковых фигурок азиатской внешности в белых маскхалатах. Подпись сообщает, что в этих сражениях погибло более 200 якутян. Оленёкских эвенков среди них было немного: малочисленных оленеводов «распорядились не призывать». Судя по информации на стенде, в Великой Отечественной участвовали шесть уроженцев улуса. Зато воевать с Украиной, по словам сельчан, отправились более 30 местных жителей. Около десятка мобилизовали, включая одного главу национальной общины. Хотя представители коренных малочисленных народов, занимающиеся традиционной деятельностью, имеют право на замену военной службы гражданской, на практике это не учитывалось. Остальные заключили контракт, в том числе и несколько опытных оленеводов. В экспозиции, озаглавленной «Мы победим! Так было всегда!», висят портреты семерых погибших.
«Сказали, что война не имеет национальности, — поясняет Наталья. — Наши мужчины туда едут, погибают и в цинковых гробах возвращаются».
Погибших предают земле с торжественными митингами и традиционными обрядами. Очередные похороны прошли 7 июня. Родственники вполголоса жалели: по обычаю у могилы полагается забить оленя, чтобы покойному было на ком скакать на том свете, — но откуда его взять, если оленевод умер далеко от стада.
Неприбыльное дело
«Когда я учился, в школе были уроки оленеводства. В каждом дворе на привязи олени стояли. Сейчас дети видят оленей раз в году, на празднике. Если мы не начнем с малых лет приучать, кто этим будет заниматься? Старики вымрут. Оленеводов не будет. Все уедут в города».
Анатолий Егоров задумчиво вертит в руках статуэтку оленя. Он перечисляет одну идею за другой — были бы деньги, за оленями можно было бы смотреть с дронов, в тундре развернуть легкие китайские сетки и загонять в них стадо при появлении «дикаря», закупить другую породу оленей, которая хорошо чувствует себя в лесу, внедрить страхование животных… И все же сокрушенно подытоживает:
«Неприбыльное оленеводство дело. Вообще неприбыльное. Вкладываешь деньги в ведро, а оно без дна. На одном энтузиазме далеко не уплывешь. Я хочу душой, чтобы оленей больше стало. Годы отдал на это, но вот мне 56 лет, я уже смирился со всем».
Анатолий вздыхает, это признание дается ему нелегко.
«Один только вижу я выход. Если не будет дикого оленя или охотиться на него запретят, кушать нечего будет. Люди станут держать оленей, чтобы мясо было».
Такая точка зрения распространена в республике, но насколько она обоснована? Директор Центральносибирского заповедника Павел Кочкарев вспоминает, как в Аллаиховском улусе жаловались, что оленей мешает разводить дикая яно-индигирская популяция. С тех пор она уменьшилась со 125 тысяч до двух тысяч голов, но оленеводство в улусе так и не возродилось. Таймырская популяция диких оленей, тревожащая эвенков, в девяностые насчитывала около миллиона особей, но к 2024 году сократилась, по словам Кочкарева, до 138 тысяч голов. Экологи опасаются, что в ближайшем будущем она утратит способность восполнять потери. Отчасти в этом виноватобраконьерство. В Якутии с ним борется отряд инспекторов «Запад», но он переживает не лучшие времена: поддерживавший его фонд WWF в 2023 году был объявлен нежелательной организацией и ушел из России. Второй фактор — изменение климата. Оно смещает маршруты миграции животных с Таймыра на восток. Теперь они почти ежегодно заходят в лесотундру Оленёкского улуса, где и сталкиваются с домашними стадами. Парадоксальным образом у проблем оленеводов и у массовой гибели мешающих им «дикарей» одна и та же причина.
Дядя Иваныч
Во время «угонов» середины десятых Анатолий Егоров кидал с вертолета дымовые шашки, чтобы отпугнуть «дикарей», и лично проводил авиаразведку. В конце октября 2015 года его полет над тундрой на крохотном, предназначенном для тренировок молодых летчиков и парашютистов самолетике «Птенец-2» кончилсякатастрофой. Сам Егоров пострадал несильно, а у пилота Сергея Рогозина были сломаны ребра и раздроблено бедро. Он просил товарища наложить шину на поврежденную ногу. Анатолий понимал, что это невозможно, но, чтобы успокоить пилота, оторвал от самолета пару железок и сделал вид, что привязал их.
«Мы упали в час дня. Он лежал и говорил: “В семь за нами прилетит вертолет”. Он дружил с эмчээсниками и знал их порядки. Они звали его “дядя Иваныч”».
Но вертолет не прилетел ни в восемь, ни в девять часов. Тогда Иваныч обреченно сказал: «Все, я не жилец» — и посоветовал Анатолию после его смерти взять брюки и куртку, чтобы дотянуть на морозе до появления спасателей.
«Легли мы плотно, тепло друг другу отдаем. Потом я на пару секунд, кажется, уснул. Просыпаюсь — не дышит. А неохота поворачиваться к нему как-то. Лежу — и такой звук: вздох, выдох. И все».
Иваныч умер в 11 часов вечера, а спасатели прибыли на следующий день после обеда.
«Потом мне его сестра рассказала, что минут через сорок [после катастрофы] ей позвонили из Америки. Через переводчика сказали, что получили сигнал SOS. Женщина связалась с пилотом, напарником Иваныча. А был уже вечер, его в аэропорт не пустили. Начальник МЧС республики сказал: “Будь реалистом. Твоих уже нету. Тела мы, как погода изменится, заберем”. Утром спасателям дали добро, и они прилетели к нам».
Анатолий качает головой, словно пытаясь вытряхнуть тяжелые воспоминания, и тихо ругается.
«Человек лежал с обеда и до ночи. И ни одного плохого слова не сказал. Я бы на его месте, сука, проклял всех: спасателей этих, оленей… А он тихо терпел и умер. Тогда я понял, что благодаря таким людям мы в 45-м войну выиграли».
Егоров бережно ставит статуэтку оленя обратно на стол. Вздыхает: «Иногда, когда один остаешься, сидишь, сигарету куришь. Думаешь: ради чего жил? В свое дорогое время с детьми, внуками не гулял, работал…»
Ни один из трех детей Анатолия не пошел в оленеводы. Сын стал, как и он, начальником администрации. Внукам это и вовсе не нужно: «Зачем? Они же городские».
Все же, подумав, Егоров добавляет: «Вот если на пенсию выйду, уеду работать оленеводом, тогда, быть может…»
«Нёгут»
В 2024 году, когда «дикари» отбили домашних оленей, случился и другой, менее заметный уход в лесотундру. Алексей Сергеев, бывший чиновник, а ныне пенсионер, переехал из села Харыялах на личный участок километрах в ста, чтобы охотиться, рыбачить и заниматься оленеводством. Свое хозяйство он назвал эвенкийским словом «нёгут», которое означает одновременно и «впереди», и «раньше», «прежде». За свой счет Алексей приобрел 20 оленей. Такое количество окупиться не может, но он и не думает о деньгах. Этот крепкий 60-летний мужчина, темные волосы которого почти не тронула седина, хочет сперва освоиться, пообвыкнуть и уже потом постепенно увеличивать стадо. Односельчане наблюдают за его авантюрой с интересом: получится или нет? Пока исход не ясен, присоединяться не спешат.
«Я в детстве оленями не занимался, хотя все предки — оленеводы, — рассказывает Сергеев. — В поселки нас загнали. Резервация получилась, что ли. У людей нет стимула, чтобы уйти оттуда. Их уже отодвинули от истока жизни, который был раньше. Хочу вернуться в прошлое. С духами своими, с предками. Я прибыль не считаю, это как молитва. Хотя бы с оленем побыть до конца жизни».
Алексея не смущает, что предыдущие частники, взявшие 150 оленей в 2017–2018 годах, через три года разорились. Не пугают и собственные неудачи — трех оленей он уже потерял. Делу предков Сергеев учится на ходу. В отличие от оленеводов муниципальных предприятий, он не кочует. Его олени поочередно живут на двух огороженных территориях. Пока питаются на одной, на второй подрастает ягель. Алексей, как и Наталья, уверен: без оленей не будет его народа.
«Уходит эта культура. А вместе с ней и эвенки. Это уже будет кто-то другой. Сохранится, конечно, какой-то дух. Можно плясать, петь [фольклорные песни]. В музее будут рассказывать: существовал такой народ. Если сейчас не воспитаем, если заново не возродим…»
Жалеет он лишь, что занялся оленями слишком поздно. Можно не успеть. Дел так много: получить большое, растущее стадо, построить базу, а главное — какому-нибудь ребенку рассказать. «Может, в его башку зайдет и он тоже займется этим делом, а не уедет на вахту». Ведь и сейчас, если спросить первоклассников, кем они хотят стать, большинство ответит: «Оленеводом».
